Ланг, ускоренный в три раза в сопровождении Bliss.

предельно простая концепция клуба:

пустое не ухоженное помещение, повсюду раскиданы большие пуфики и низенькие (спиленные ножки) простые старые квадратные столики звучит негромкий (в идеале живой) микс jungle idm dub minimal и разный замысловатый но ненавязчивый kонтемпрари musique. ограниченный точечный свет. на стену (на всю! одну!) проецируется киноклассика (без звука) вперемешку с экспериментальным видео a la Art channel. простенький бар. все друг друга слышат и болтают о том о сем.

все.
дарю.

возможно ли появление такого клуба в Питере?

вот к этому >>

кейджа можно любить только понимая его в контексте развития музыкальной культуры вцелом. это как если рассматривать работы мондриана и видеть в них лишь ортогонально перекрывающиеся полоски и заливки (что, впрочем так и есть) без понимания сути его исследования. современное искуство уже далеко позади оставило изображаемый объект. теперь его интересуют более тонкие, менее уловимые отношения. то же и в музыке. и в литературе. кино вот только где-то позади всего шествия волочится до сих пор, наверное потому что не подросло еще.

хотя надо было, конечно, про раушенберга говорить, применительно к кейджу-то.

объява

ищу себя для совместных молчаливых прогулок и возможного продолжения взаимоотношений.

… и берну

то в авгеях то в няньках. да в вечных поисках чистого незамутненного сценариями сознания.
не отягощенного и не травмированного.

на зависть бодрийяру

в обители царит символический обмен

***

Впервые за долгое время позволил себе выйти просто так погулять, подняться над вокзалом вдоль Риегровых, свернуть налево, обойти сады по периметру вдоль каштанов, посидеть на скамейке, откуда открывается панорама на город, после, не спеша спуститься вниз, сворачивая на каждую неисхоженную мною ранее тропку, мимо звонко смеющихся тинэйджеров на скамейках, задумчивых тетушек с собаками, мимо благообразного седого джентльмена, зовущего своего лабрадора – c’mon Icey, c’mon baby, — мимо мамаш с беспечными малышами, гоняющимися за сорокой, мимо велосипедистов, трактира, детского садика и неврологической лечебницы, где на пришпиленном к калитке бумажном листке перечислена в полном составе třida «kočičky», чтобы потом окончательно вернуться к сáмой ограде, ниже которой только вагоны, поезда, перроны с часами и расходящиеся направо и налево бесконечные железнодорожные пути, по всей вероятности, ведущие в какие-то другие далекие и чужие города.

по дороге в Кёльн

по дороге в Берлин | грезы о ветрах

согласитесь, вообще, в этом есть нечто потрясающе поэтичное, бесконечные вереницы взметнувшихся ввысь, одиноких, сиротливо перебирающих лопастями пропеллеров. Несбывшиеся грезы о небе. Вырваться из плена, оторваться от земли и устремиться навстречу ветрам.

***

А теперь мне кажется, что структура лжи где-то здесь и коренится. Обманщик – это человек, который боится, что в нем проявится трансцендентное, что он будет затребован кем-то или чем-то, как говорится, «со всеми потрохами» – и ему придется держать ответ да хоть перед своей женой, перед начальником, перед тем, кто считается его другом. Ответ на вопрос «кто ты?» Ложь, самое обычное, бытовое вранье – это, прежде всего, страх: страх остаться без ответа на этот вопрос. Придумывание ложных мотивировок, заметание следов, словоблудие – это все попытки изобрести свое «Я», которое самого тебя будет удовлетворять. Которое не даст тебе скатиться в бездну депрессии.